заботой правительства Конфедерации; но положение Ли как наиболее уважаемой и восхищаемой военной фигуры Юга, а также драматизм его стремительных маршей и его победы над гораздо более крупными армиями оказали глубокое влияние на военную стратегию южан. Сам Ли был слишком хорошим генералом, чтобы не осознавать этого, но он так и не смог преодолеть определенную близорукость в отношении своего родного штата. Он оставался прежде всего виргинцем; он ушел в отставку из армии США, чтобы защищать Виргинию; и хотя он был предан сердцем и душой Конфедерации, хотя бы из соображений чести, его первой любовью оставался его собственный штат. Его стратегическое видение было отражением его личности - сильное предпочтение нападения обороне, вера в превосходство собственных войск над федеральными и решимость удалить федеральные войска как "захватчиков" со всей территории Виргинии. Кроме того, держать армию в Виргинии неизбежно означало лишить его соотечественников-виргинцев продовольствия, фуража, скота и лошадей - армию можно было кормить только за счет гражданского населения, - в то время как перемещение ее к северу от Потомака позволило бы ей снабжать себя за счет противника.

Лонгстрит был настолько против этого плана, что через голову Ли обратился к военному министру Джеймсу Седдону в Ричмонде, объяснив, что величайшая возможность Конфедерации заключается в "умелом использовании наших внутренних линий", и предложив отправить его корпус армии Северной Вирджинии на соединение с армией генерала Брэкстона Брэгга, чтобы атаковать "подавляющим числом" и разбить армию Союза генерал-майора У. С. Роузкранса в Теннесси, а затем "двинуться на Цинциннати и реку Огайо", чтобы отвлечь Гранта от Виксбурга.

Лонгстрит был прав, считая, что потеря Виксбурга станет серьезным поражением для Юга и что, возможно, единственный способ отвлечь Гранта от его цели - это нанести достаточно сильный удар на Западе, чтобы создать угрозу крупному городу. Но ему не удалось убедить Седдона, который как практичный политик понимал, что президент Дэвис, справедливо или нет, в первую очередь стремится добиться признания Конфедерации со стороны Великобритании или Франции, а этого вряд ли можно достичь победой над Роузкрансом в Теннесси или даже взятием Цинциннати, в отличие от разгрома Потомакской армии в Пенсильвании и вынуждения Линкольна эвакуировать Вашингтон.

В своей терпеливой, упрямой манере Лонгстрит снова и снова повторял свои аргументы с Ли, который "был против того, чтобы часть его армии находилась так далеко от него". Ли дал понять, что по-прежнему планирует "вторгнуться на северные земли", и Лонгстрит отступил, хотя и не изменил своего мнения. "Когда он [Ли] объявил о своем плане или желании, - писал Лонгстрит, - стало бесполезно и неуместно предлагать другой курс". Лонгстриту удалось вырвать у Ли обещание, которое он воспринял как обещание "действовать так, чтобы вынудить противника атаковать нас на таких хороших позициях, которые мы могли бы найти в его собственной стране, так хорошо приспособленных для этой цели" - другими словами, найти способ повторить Фредериксбург, а не Антиетам или Чанселлорсвилл. Несомненно, в спорах с Лонгстритом Ли следовал своему обычному курсу - вежливо уклонялся от ответа, вместо того чтобы просто сказать Лонгстриту, чтобы тот выполнял его приказы.

Решение Ли, получившего известие о смерти Джексона, разделить армию на три корпуса и присвоить Р. С. Юэллу и А. П. Хиллу звания генерал-лейтенантов, чтобы они командовали двумя новыми корпусами, не могло радовать Лонгстрита. Вместо того чтобы быть одним из двух командиров корпусов под командованием Ли, он теперь был одним из трех, и ни одного из них он не считал равным себе по военному мастерству, компетентности или дальновидности. В то же время он продолжал считать себя своего рода вторым командиром Ли, а также советником в более широких стратегических вопросах. Роль "первого среди равных" - это не то, что Лонгстрит имел в виду для себя, если "равными" будут Юэлл и А. П. Хилл.

За последние полтора столетия в работах историков школы "Потерянного дела" Лонгстрит стал представляться главной причиной поражения конфедератов. Дуглас Саутхолл Фримен, например, обвиняет Лонгстрита в том, что он "втайне кипел идеей, что именно он - человек, способный исправить неудачу Конфедерации". Это резкие слова, и на тему Геттисберга и роли Лонгстрита в битве уже пролито столько же чернил, сколько и крови, но Ли не был Лиром - какие бы недостатки у него ни были, никто никогда не обвинял его в том, что он плохо разбирался в людях, особенно в солдатах. И поскольку Ли доверял Лонгстриту, мы должны предположить, что он не только ценил компетентность Лонгстрита, чего никто не отрицает, но и придавал определенное значение упрямой решимости Лонгстрита излагать ему факты так, как он их видел, даже за счет противоречия или оспаривания собственных взглядов Ли. Пока Джексон был жив, они с Лонгстритом уравновешивали друг друга, как инь и ян в отношениях между подчиненными. Джексон превосходно угадывал по нескольким словам, что именно хочет сделать Ли, и немедленно приступал к выполнению без споров и дальнейших указаний; Лонгстрит был таким же хорошим солдатом, но он был инстинктивным противником и упорно настаивал на том, чтобы заставить Ли подумать дважды и отделить возможное от невозможного.

Ли был достаточно сильной личностью, чтобы выдержать присутствие контрагента. Лонгстрит был крепким, здравомыслящим и солидным человеком, и Ли уже давно стал на него во многом полагаться. "Хотя он был сдержан в речи и манерах, он научился ценить прямоту и открыто выражать свое мнение", - отмечает один из биографов Лонгстрита; и это тоже имело определенную ценность для Ли, который сам был вежлив до такой степени, что "прямой разговор" был почти немыслим ни для него, ни для большинства окружающих его людей. Будучи грубоватым, медлительным, но добродушным грузином в армии, где многие его старшие генералы были виргинцами и боготворили Ли, Лонгстрит часто назначал себя высказывать свое мнение о военной действительности, то есть его взгляд на войну был скорее практическим, чем романтическим. Первые действия Лонгстрита, когда он узнал, что Ли не собирается следовать его советам, были типичны для него: он послал "в Ричмонд запрос на золотую монету для моего разведчика Гаррисона, дал ему то, что, по его мнению, ему понадобится для жизни в Вашингтоне, и отправил его с секретными приказами, сказав ему, что я не желаю его видеть, пока он не принесет важную информацию - пусть он сам решает это". "Разведчик" был американским эвфемизмом XIX века для того, что мы сейчас называем шпионом, и очевидно, что Лонгстрит действовал как свой собственный офицер разведки, а возможно, и как офицер разведки